Ж. БАТАЙ



САКРАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ



После введения Кайуа я обязан выдвинуть некоторые общие соображения метафизического, точнее онтологического характера, о природе общества. Можно ли считать общество существом? Или организмом? Или попросту скоплением индивидов? Вообще говоря, эти вопросы настолько далекие и внешние по отношению к науке как таковой, что никак не связаны по своей природе с созданием благоприятной атмосферы для развития точных знаний. В то же время вопрос о природе общества неотъемлемо связан с любой социальной наукой, и в частности, с областью, которую мы обозначили именем сакральной социологии: было бы одновременно и невозможно, и совершенно напрасно стараться избежать этого вопроса.

На самом деле сакральная социология для нас не просто часть социологии как таковой, например религиозной социологии, с которой есть риск ее перепутать. Сакральная социология может рассматриваться как исследование не только религиозных институтов, но и всей совокупности общественных движений, предполагающих феномен причастия. Именно с этой точки зрения сакральная социология рассматривает такие свои объекты, как власть и армия, и руководствуется представлением, что все человеческие виды деятельности — наука, искусство, техника — имеют значение, объединяющее людей, предполагающее их активное «причастие». Иными словами, эти виды деятельности созидают единство между людьми. В следующих докладах я вернусь к сакральному, точнее, к специфическому характеру всего, что объединяет людей в общество. Но я должен с самого начала подчеркнуть тот факт, что так называемая сакральная социология предполагает решенным вопрос о бытии: она даже сама является точным ответом на этот вопрос. Она допускает, что кроме индивидов, образующих общество, существует общее движение, которое преобразует его природу.

Социология сторонится любых концепций, согласно которым социальное существование собирает индивидов в единое целое на основе договора, то есть концепций, на которых базируется весь ансамбль сегодняшней культуры: даже поразительно, что социология не вступает в противоречие с естественными реакциями (или же с предвзятыми мнениями) большинства из нас. Все это признал и Кайуа в своем историческом обзоре социологических учений. Это общее представление я попытался изложить здесь для того, чтобы связное и последовательное представление об обществе в целом стало возможным.

§ 1. Общество отличается от суммы элементов, которые его образуют



Человеческое общество не отделено от мира, но отличается от него — отличается не только от остальных вещей и существ, но и от других обществ: оно состоит из множества элементов почти идентичных тем, из которых образовано соседнее общество, но эти элементы достаточно устойчивы и принадлежат только ему. Совокупность людей, живущих на острове, составляет Великобританию, Но значительная часть подданных Британии пребывает вне острова, и наоборот, население острова включает в себя какое-то количество иностранцев. Таким образом, Великобритания существует тем не менее, как нечто абсолютно отличное, исключающее этих иностранных граждан и включающее помимо самих островитян множество англичан, рассеянных по свету. С одной стороны, существуют британцы, с другой — Британия.

Если мы теперь рассмотрим атом так, как его представляют современные теории, мы обнаружим, что существуют, с одной стороны, электроны, с другой — атом, сформированный соединением электронов в неком процессе движения. Молекула имеет тот же двойной аспект: это, с одной стороны, заданное количество составляющих ее атомов (которые могли существовать самостоятельно) с другой стороны — молекула представляет собой нечто, совершенно отличное от атомов, совершенно одинаковых, но не объединенных в молекулярные формации. Определенное количество молекул может образовать мицеллу, также отличающуюся от суммы молекул, пока еще не объединенных.

На другом уровне кристаллы формируют единые целостности» внутри которых молекулы теряют свою автономность. Мицеллы, которые входят в состав коллоидных тел, стоят рядом с живой материей. Она имеет, по крайней мере, ту же самую двойственность, что и неорганическая материя. Весь мир знает, что клетка отличается от расположения составляющих ее частей, которыми являются молекулы и мицеллы. И еще выше в иерархии существ располагается многоклеточный организм, который также не может рассматриваться как простое сосуществование клеток. И, вернувшись к обществу, можно сказать, что, объединяя в единое целое организмы, оно образует нечто большее, чем простую сумму элементов.

Даже если факты и требуют некоторой осторожности, их простое перечисление приводит к обобщениям: образование сложного существа из более простых кажется процессом слишком банальным, или даже процессом, служащим основанием для всего, что существует по инерции или нет (поскольку, само собой разумеется, что огромные звездные скопления и галактики, которые их объединяют, не могут избежать этой модальности существования). В этих условиях уже не парадоксально говорить об обществе как о живом существе: совсем наоборот, парадокс заключается в затруднениях, с которыми мы сталкиваемся в присутствии этого существа. Парадоксально было бы выкрикивать с иронией: «Истина по ту сторону Пиреней...», и не признавать — из враждебности или будучи введенным в заблуждение — существование отечества, знамени, которое действительно ограничивает всех, кто его образует.

§2. Атом, молекула, мицелла, клетка, организм, общество

Весьма общее представление о композиции существ настолько непривычно уму, что сразу же сталкивается с неточностью лексики. Цепочка разрывается благодаря регулярному выражению того факта, что общество дано как составленное не из организмов, а из индивидов. Но понятие индивидуальности может быть применимо как к инертным корпускулам, так и к живым существам: это понятие может в то же время относиться и к обществам. Слово индивид не может служить обозначением ступени в иерархии форм. С другой стороны, слово организм иногда применяют и к клетке. Очевидно, необходимо избавиться от такой огромной неточности. Атомы, молекулы, мицеллы и клетки достаточно хорошо определены; но термин организм должен быть сохранен для обозначения совокупности клеток и заменен в этом отношении термином индивид. Уместно будет также разграничить простые организмы и одномерные. Название простого организма надо приберечь для животных нулевой, осевой или радиальной симметрии, таких как речная губка, морская звезда или медуза. Эти животные создают совокупность колоний, объединяющих связанные друг с другом элементы, а не общества. И в той мере, в какой отдают должное теории колониального происхождения организмов, можно сказать, что простые организмы, группируясь, создают сложные: организмы, которые колониальная теория представляет как состоящие из линейно расположены от головы к хвосту сегментов. Эти сегменты в некоторых случаях сохраняют свою автономность. Черви, например земляные черви, которых натуралисты относят к разряду олигохетов, дают самую яркую простую иллюстрацию подобных ассоциаций; и вышестоящие, более высоко организованные животные, насекомые и позвоночные в своем эмбриональном развитии, затем в своей нервной системе или скелете сохраняют еще немало от сегментарного характера червей. Несомненно, наука не слишком часто сосредоточивалась на этом пункте: она даже сегодня демонстрирует нечто вроде отвращения к колониальной теории. Но остается вспомнить тот факт, что общество, в отношении развития композиции живых существ, является самым сложным способом композиции. Остается вспомнить, что общество образуется лишь из одномерных организмов.

§3. Понятие «сложного существа»

Если теперь мне захотелось бы воспроизвести все мои рассуждения, чтобы получить что-то вроде единой картины, я бы построил следующую простую последовательность: атом, молекула, мицелла, клетка, простой организм, одномерный организм и общество. Я добавил бы, что атом и молекула могут быть максимально когерентными конструкциями для нашего разума, и что дистанцию между простыми и одномерными организмами провести сложнее, чем между остальными. Я затем подчеркнул бы, почему все эти оговорки мне не кажутся особо затруднительными: на данный момент я хотел бы обозначить новые промахи терминологии: я не располагаю в действительности нужным словом для обозначения вышеперечисленных элементов в целом. Слова «совокупность», «группа», «объединение», «тотальность», «тело», «композиция» далеки от того, чтобы сделать очевидным характер различия между такими формациями, как атом или клетка, и такими, которые нелегко ясно обозначить: я хочу говорить конкретно о горсти песка, куче камней или стакане воды. Таким образом, я должен предложить говорить о скоплении, если речь идет об объединениях, не модифицирующих образующие их части, о «сложных существах», если речь идет об атомах, клетках или элементах такого же порядка.

Я считаю возможным определить эти «сложные существа» следующим образом: 1) они представляют собой нечто большее, чем скопление, а именно специфическое движение, которое можно назвать «объединяющим движением», по крайней мере когда речь идет об одномерном существе или обществе; 2) они характеризуются более или менее ясно выраженным отличием от массы, которая образована сходными, но не составляющими единую композицию элементами.

§4. Общество — это сложное существо

Теперь, когда эта нудная и тяжелая работа по уточнению основной терминологии закончена, можно дать первый вразумительный ответ на вопрос: что такое общество? Оно не является совокупностью индивидов. Оно не является организмом. Уподобить общество организму столь же бессмысленно, что и приравнять его к молекуле (нечто подобное и делал Дюркгейм). Общество — это «сложное существо».

Упорство одних имеет позитивный смысл: они связывают свои представления с узкими идентификациями. У других оно негативно: они ограничиваются тем, что отвергают эти идентификации. Я хочу привести пример такого грубого упрямства. Я позаимствовал его из недавней публикации французского астронома Эмиля Бело в международном журнале «Наука» (июль 1937 г.). Сравнение, которое проводит Бело между организмами и звездами, имеет, между прочим, большое значение, так как он вводит нас в область, которой я вначале пренебрег, описывая для простоты лишь одну линию усложнения существ. Попытавшись описать эволюцию, которая характеризует фазы существования звезды, Бело добавляет, что «исследование, не учитывающее происхождения звезд и их эволюции, возникновения новых звезд и планетарных систем и т. д., не может удовлетворить ученого, занимающегося космогонией: ему необходимо раскрыть сравнительную эволюцию разнообразных звездных тел и общие законы биологии и биогенетики для всех космических существ». Ниже уточняем:

«1. Дуализм находится у истоков происхождения звезд, вихревых туманностей, планетарной системы, он обнаруживается в столкновении гигантской звезды с туманностью: дуализм среди живых существ называется сексуальностью . — 2. У живых существ размножение происходит посредством клеточного деления, у кольчатых червей — через деление целых существ. На уровне космических объектов звезда, сжимаясь, приобретает форму гантели, как показали А. Пуанкаре и Джинс, и в этот момент она разделяется надвое как обыкновенная клетка. Планетарные турбулентные потоки могут оставлять за собой вихревые следы, состоящие из вереницы маленьких планет (Марс, Юпитер, Сатурн), это и есть феномен размножения делением. Витки вихревых туманностей нестабильны и делятся на фрагменты, зависящие от массы через единицу длины оборота, витка. — 3. У всех существ оплодотворение и рождение являются внезапными феноменами (как вспышка сверхновой для рождения планетарных колец). — 4. В сексуальности рождению предшествует период вынашивания, достаточно короткий по сравнению с длительностью существования уже появившегося на свет существа. Что касается планет, то проходит несколько циклов вынашивания их туманностью, предшествующих сотням миллионов лет их жизни. — 5. Эмбрионы временно живут в среде, отличающейся от той, где будут жить совершенные, законченные существа. — 6. Эмбрионы имеют временный облик, часто сильно отличающийся от конечного результата (метаморфозы, начиная с личинок, червей и т. д.) (турбулентные потоки, кольца для космических тел). — 7. Только лишь во взрослом состоянии живые существа способны к репродукции. Звезда достигает этой зрелости, когда благодаря сжатию в эллипс ее центробежная сила в экваторе оказывается рядом с той силой, которая удерживает ее вещество. — 8. Теория наследственности Менделя показывает, что разнообразие видов обязано своим существованием многочисленным комбинациям доминирующих черт обоих родителей. Многообразие космических видов достаточно ясно демонстрирует нам, что их происхождение связано с принципом дуализма. — 9. Живые существа выбирают пищу, пригодную для ускорения их эволюционного развития путем ассимиляции. Звезды, проходя через туманность, ассимилируют плотные вещества, которые увеличивают их собственную плотность и отталкивают непригодные для их эволюции вещества. Основное отличие живых существ от космических состоит в том, что первые рождаются маленькими и в последствии вырастают, а последние рождаются гигантскими, а потом уменьшаются из-за гравитации, которая на живых существ оказывает лишь минимальное воздействие. Таким образом, в нашей Вселенной существует общий в генетическом плане механизм и для живых существ, и для космических».

Не относясь к числу ученых, которые продвигаются вперед только после того, как очень медленно устранят все возможные ошибки, Эмиль Бело в то же время не может быть уподоблен и оккультистам, говорящим о «геоне» и «живой земле». Даже если Фрагмент, который я сейчас прочту, покажется сплошным бредом, Э. Бело представляет тем не менее науку. Нет, впрочем, никакого смысла отказывать астральным телам в том, что они являются «сложными существами», на том основании, что это качество однажды уже было установлено для различных образований, встречаемых человеком на Земле. Невозможно отрицать минимум «единства генетического плана» для всех «сложных существ». Этот минимум может быть сведен к тому принципу, который композиция добавляет и дифференцирует. Нет нужды быть астрономом или прорицателем, чтобы предположить, что развитие науки демонстрирует поверхностный характер большей части тех косных сопоставлений, о которых я только что говорил. Опровержения, которые обязательно последуют, не будут, впрочем, менее косными, чем безапелляционные утверждения, тогда как в самой природе все смутно, неопределенно, разнородно, и, что касается возможности появления разнообразных форм, достаточно богато для того, чтобы бесконечно обрекать человеческий разум на унижение.

Я настаивал на изначально неясном характере понятия сложного существа, которое я стремлюсь ввести: характер его отличается и расплывчатостью, и в то же время точностью, если он противостоит косности и практической неточности обычных дискуссий.

Я настаивал на неопределенном характере понятия сложного существа, которое я пытаюсь ввести в обиход: его характер одновременно расплывчатый и в конечном итоге четкий, если он противостоит на практике неточной, неясной ригидности привычных дискуссий. На самом деле, я намеренно употребляю слово «существо», которое репрезентирует, помимо всего прочего, и самую туманную и неопределенную идею. Эмиль Бело также использует слово «существо». Правда, я со своей стороны определил, что подразумеваю под выражением «сложное существо», и кажется, тем самым я освободился от излишней неопределенности, которая сопровождает слово |«существо». Я мог бы продолжить мой ход рассуждений, не погружаясь все больше и больше в метафизическое болото, в которое, как иногда кажется, серьезный человек должен попадать, только чтобы посмеяться. Но случилось так, что, с одной стороны, слово «существо» наводит на мысль о сознании, а с другой — на представление о том, что по крайней мере одна из перечисленных категорий, одномерное существо (если мы рассматриваем целое и если останавливаемся на наиболее убедительном его проявлении), отличается сознанием. Остается только ввести определенную двусмысленность, которой, должен честно признаться, я и не пытался избежать. Напротив, мне казалось, что крайне неопределенная природа человеческого познания таких вещей поддерживается на практике предлагаемым мной выражением, и я надеюсь, что эта неопределенность будет поддерживаться эксплицитно. Я полагаю, что в этом отношении наиболее образованный человек пребывает примерно на том же уровне, что и крестьянин: на самом деле способ познания сознания других ни в какой мере не может быть разработан наукой. Лошадь кажется нам наделенной сознанием, как и насекомое: труднее приписать наличие сознания речной губке, но поскольку существуют ступени от речной губки к пчеле... мы приходим к инфузории, к клетке! Некоторое количество людей может условиться, чтобы допустить существование определенной границы: сознание начинается вместе с жизнью, вместе с клеткой: это то, что кажется достаточно произвольным. Почему мы не допускаем также что-то вроде сознания у корпускул или у инертной материи? Почему клетка становится сознательной, если составляющие ее частицы ни в коей мере таковыми не являются? Сказать по правде, некоторые последующие рассуждения, скорее, заставляют думать, что рождение сознания из ничего на пороге жизни — беспрецедентно. Ницше признавал восприятие за неорганической материей, а значит, и познание; он даже настаивал, что только инертное может достичь истины: органическое связано комплексом интересов и тем самым обречено на утилитарные интерпретации и на заблуждения. Я цитирую, только чтобы напомнить. Справедливо было бы добавить, что я с большим интересом читал тексты Ницше, на которые я только что сослался, поскольку я давно склонен видеть вещи подобным образом. Но я привожу этот факт лишь для справки. Не стоит останавливаться на таких туманных рассуждениях, Ницше в свое время тоже на них не задерживался.

Однако вопрос о сознании у существ имеет два аспекта, в зависимости от того, движемся ли мы по линии усложнения существ, или же, начиная с самих себя, мы доходим до общества. С социологической точки зрения важен только второй аспект. Мы обнаружим здесь также в новой форме метафизический вопрос о природе общества. Точнее, качественное своеобразие «сложного существа» ставит вопрос о знании, является ли общество сознательным существом. Но смутная и ускользающая природа, свойственная самому объекту вопроса — сознанию, должна проявляться в этом случае более настойчиво и более правдоподобно, чем когда речь идет о клетке или инертной материи. Жизнь сознания, в которую мы все стремимся проникнуть как в основу всех вещей, не является абсурдной, так как сознанию принадлежит фундаментальное единство, благодаря которому оно противостоит остальному миру как неделимая реальность. Но тот факт, что сознание рассматривается как неделимое, становится самым твердым препятствием в признании коллективного сознания. Тут нет ничего, кроме грубой веры: даже если верно, что мы глубоко переживаем наше единство перед лицом смерти, то, что исчезает в смерти, есть не что иное, как «причащающее движение», свойственное частям, из которых мы состоим. Эти части при необходимых условиях могли бы нас пережить. Какое различие существует между этим сознательным «причащающим движением», которое есть мы сами, и «причащающим движением» общества — различие по природе или различие в степени? Некоторые процессы, которые нам придется описать в предполагаемых в дальнейшем докладах, кажется, достаточно ясно демонстрируют, что это различие очень слабо выделено. Трудно сделать выбор между кричащей в едином порыве толпой и разобщенным состоянием сознания и сказать, с какой стороны единства недостает в большей степени. И если легко можно признать, что социальная общность является наиболее хрупкой, что лишь общество может сформировать в одно и то же время несколько в равной мере единодушных толп, ничего друг о друге не знающих, а затем и вовсе рассеивающихся, то нет оснований не признать, что какая-то структура, поддерживающая обычаи, ритуалы, общие представления, поддерживает также и коллективную идентичность. Более того, нет причин забывать о сложном характере организмов, которыми мы являемся, о взрывном характере индивидуального сознания. Можно даже продемонстрировать несколько позже, как факты сознания в каждой категории сложных существ могут систематически связываться с взаимодействием различных частей. Как бы то ни было, ничто не позволяет нам выводить то уникальное значение, которое сообщает самому себе человеческое сознание, из положения изолированного индивида. Я, впрочем, настаиваю на негативном характере этих аргументов. Я не стремлюсь, в сущности, утверждать, что существует коллективное сознание: я хочу показать, что познание того, что мы называем сознанием, завершается весьма смутным понятием, и мы не имеем права оспаривать тот факт, что само общество имеет сознание. Почему бы раз и навсегда не признать, что мы здесь находимся в самой темной и непонятной области познания?

Эта область настолько темна, что всегда очень трудно, наблюдая факты сознания в индивидуальном смысле этого слова, решить, принадлежат ли они собственно личности или выражают «причащающее, объединяющее движение» самого общества. Не нужно забывать, что мы не самые лучшие образцы одномерных организмов, как представители категории сложных существ, как клетки, которые мы образуем из живой и автономной клетки. Человеческое существо не существует иначе, чем в обществе: вследствие этого оно находится на иерархической лестнице существ, как и связанные атом, молекула, мицелла и клетка. Таким же образом и баран в стаде, одушевленный общим порывом, является связанным с одномерным организмом, то есть входящим в общую композицию. Но мы с самого начала допускаем, что элементы, входящие таким образом в формацию сложных существ, с этого момента глубоко меняются. Это изменение в человеческом обществе имеет в большей степени психическую природу. Но я далек от того, чтобы перечислить здесь все сложности, с которыми сталкивается анализ индивидуальных фактов сознания. Человек не только «связанный одномерный организм»: он использует одну часть своих сил, чтобы частично или полностью порвать связь, объединяющую его с обществом, в надежде стать свободным индивидом: я предлагаю сохранить слово личность для того сложного существа, которое появляется в результате этого вторичного действия.

С другой стороны, подобным образом представленная действительность сильно упрощалась. Тенденция к разъединению противопоставляет не только индивидов и группу: она противопоставляет тому же самому целому множество частей, которые могут быть составлены из тех же элементов, но в последующие моменты времени. Реальный факт, что епископ может быть офицером в запасе, дает представление о том, что этот способ композиции является весьма сложным. Таким же образом средневековый человек мог принадлежать к своей корпорации, будучи вассалом короля, горожанином и подданным Церкви, которую тогда называли Вселенской. Тайные общества, религиозные ордена, братства, партии, армия сообщают крайнюю сложность этому представлению, в котором исчезает все, кроме географического единства. Само собой разумеется, что эти внутренние формации — весьма отличные друг от друга органы одного организма — не направлены с неизбежностью на разъединение, они могут одинаково хорошо служить как сохранению, так и изменению композиции. Но когда тенденции к распаду, что-то вроде внутреннего отталкивания, в обществе преобладают, они тотчас используются в этом направлении. (Не только индивид пытается разорвать социальные связи и стать свободным: он использует внутренние противоречия. Ему не так важно, что борьба заданной функции не предполагает свободы в качестве реальной цели: он поддерживает эту борьбу, чтобы получить общее, правда, временное ослабление связи, делающей его подчиненным.) В любом случае общее описание иерархии сложных существ — по линии, ведущей от атома к человеческому коллективу, — приобретает, таким образом, новый элемент. Внутренние формации, которые перегруппируют индивидов в новой плоскости, могли бы получить название сообществ . Как бы то ни было, термин сообщество не может быть точным обозначением подчиненной изначальной формации подгруппы. На самом деле новые сообщества всегда соединяются со старой организацией, той, которая привязана к крови или почве — и иногда даже случается, что они оказываются более значительными. Развитие новых сообществ таково же, как и развитие изначальной формации, и, когда все закончено, они приобретают значение, равное значению второстепенных формаций. Такую формацию можно с этого момента рассматривать как одно из сообществ, образующих само общество, и дать ей имя традиционного сообщества, в противоположность новым сообществам, среди которых важнейшие — это сообщества избранных, возникающие в результате выбора части тех элементов, которые их образуют, и представляющие собой определенную тотальность. Таковы, например, религиозные ордена и тайные общества.

Здесь я заканчиваю введение в сакральную социологию. Я обозначил главные терминологические изменения, необходимые для развития этой области науки. Я пытался в то же самое время показать, каким образом объект этих специфических исследований располагается в ансамбле всего существующего. Я с самого начала обозначил, в каком направлении будет эта попытка осуществляться, указав, что сакральное для меня является особым фактом движения общества к объединению. Именно это я попытаюсь разъяснить во время следующих докладов.

Перед тем, как закончить сегодняшнее выступление, я хотел бы подчеркнуть, что опыты Коллежа Социологии должны располагаться исключительно в плоскости научной объективности. Я хотел бы открыто признать свою личную озабоченность исследованиями, результаты которых я изложил. Впрочем, не в первый раз я отдаю предпочтение тому, что назвал сообществом избранных. Но, заботясь о том, чтобы с достаточной точностью зафиксировать смысл терминов, я в то же время испытываю удовольствие, когда противопоставляю принцип сообщества избранных и принцип традиционного сообщества, к которому я фактически принадлежу, но от которого я хотел бы отмежеваться, так же как и от индивидуалистических принципов, которые ведут к демократической атомизации. Я признаю это, чтобы честно обнаружить предрассудки, которые существуют во мне, даже когда я пытаюсь на время от них отстраниться, даже когда пытаюсь создать научную доктрину. Я ограничиваюсь общими замечаниями, считая, что открытые сегодня дебаты должны иметь целью познание, а не практику.

ЕРЕСЬTERRORИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ