ЖОРЖ БАТАЙ

СОЛНЕЧНЫЙ АНУС


Ясно, что мир чисто пародиен, иначе говоря, все, на что ни посмотришь, есть пародия чего-то другого или то же самое в разочаровывающей форме.
С тех пор как в мозгах, занятых размышлением, циркулируют фразы, развернулась целокупная его идентификация, поскольку при помощи связки каждая фраза привязывает одну вещь к другой, и все будет явно связано, стоит только одним взглядом раскрыть во всей целостности прорись нити Ариадны, направляющей мысль в ее собственном лабиринте.
Но связка терминов не менее раздражает, чем вязка тел. И когда я восклицаю: Я ЕСМЬ СОЛНЦЕ, отсюда следует всецелая эрекция, ибо связка - глагол "быть" - есть проводник любовного исступления.

Все сознают, что жизнь пародийна и не хватает одной интерпретации.
Так, свинец - это пародия золота.
Воздух - пародия воды.
Мозг - пародия экватора.
Совокупление - пародия преступления.

С равным основанием можно провозгласить в качестве принципа всех вещей золото, воду, экватор или преступление.
И если первоисточник похож не на представляющуюся основой почву планеты, а на круговращение планеты вокруг подвижного центра, в качестве порождающего принципа могут быть равно приняты автомобиль, часы или швейная машина.

Два главных движения - это движение вращательное и движение сексуальное, их комбинация находит свое выражение в локомотиве, состоящем из колес и поршней.
Эти два движения взаимно преобразуются одно в другое.
Так, например, замечаешь, что, вращаясь, земля понуждает совокупляться животных и людей и (так как вытекающее - причина не в меньшей степени, чем то, что его вызывает) что животные и люди, совокупляясь, заставляют землю вращаться.
Именно комбинацию или механическое преобразование этих движений и отыскивали алхимики под именем философского камня.
Именно использованием этой магически значимой комбинации и определяется нынешнее положение человека среди стихий.

Выброшенный башмак, гнилой зуб, едва выступающий нос, повар, плюющий в пищу своих хозяев, являются для любви тем же, чем флаг для нации.
Зонтик, новоиспеченный пенсионер, семинарист, вонь тухлых яиц, мертвые глаза судей являются корнями, питающими любовь.
Собака, пожирающая гусиные потроха, блюющая спьяну женщина, рыдающий бухгалтер, банка с горчицей представляют собой беспорядок, служащий любви проводником.

Человек, помещенный среди других людей, в раздражении хочет знать, почему он не один из других.
В постели с девицей, которую любит, он забывает, что не знает, почему он - это он, вместо того, чтобы быть телом, которого он касается.
Ничего об этом не ведая, он страдает из-за темноты рассудка, мешающей ему закричать, что он сам и есть эта девица, которая забывает о его присутствии, трепыхаясь в его объятиях.

Либо любовь, либо ребяческая ярость, либо тщеславие зажиточной провинциальной вдовы, либо церковная порнография, либо солитер певицы сбивают с толку забытых в пыльных квартирах персонажей.
Тщетно они будут искать друг друга: им никогда не найти ничего, кроме пародийных образов, и они заснут, столь же пустые, как зеркала.

Отсутствующая, безучастная девица, выпавшая в моих объятьях из времени и грез, не более чужда мне, чем дверь или окно, через которые я могу выглянуть или пройти.
Я вновь обретаю безразличие (которое позволяет ей меня покинуть), когда засыпаю из-за неспособности любить случающееся.
И ей не узнать, кого она обретает, когда я ее обнимаю, поскольку она упорно вершит полноту забвения.
Планетарные системы, которые вращаются в пространстве, как стремительные диски, и центр которых тоже перемещается, описывая бесконечно больший круг, постоянно удаляются от собственного местоположения лишь для того, чтобы вернуться к нему, завершив свое вращение.
Движение - это фигура любви, неспособной остановиться на одном частном существе и стремительно переходящей с одного на другое.
Но забвение, которое тем самым его обусловливает, есть лишь увертка памяти.

Человек восстает столь же резко, как и призрак из гроба, и подобным же образом оседает.
Он вновь встает через несколько часов и затем опять оседает, и так каждый день, день за днем: сие великое соитие с небесной атмосферой упорядочено вращением земли перед лицом солнца.
И вот, хотя движение земной жизни ритмизуемо этим вращением, образом такого движения служит не вращающаяся земля, а член, проникающий в женское чрево и почти целиком выходящий наружу, чтобы снова туда погрузиться.

Любовь и жизнь кажутся на земле частными только потому, что все здесь расчленено вибрациями различной амплитуды и периода.
Тем не менее, нет вибраций, которые не были бы сопряжены с непрерывным круговым движением, точно так же, как и в случае катящегося по поверхности земли локомотива - образа непрерывного превращения.

Существа преставляются лишь для того, чтобы родиться, наподобие фаллоса, который выходит из тела, чтобы в него войти.
Растения поднимаются по направлению к солнцу и оседают впоследствии в направлении земли.
Деревья протыкают почву земную несчетным множеством расцветающих прутьев, восставших к солнцу.
Деревья, с силой устремившись вперед, кончают, сгорев от молнии, или срубленными, или выкорчеванными. Вернувшись в почву, они точно так же вздымаются снова в другой форме.
Но их полиморфное совокупление есть функция равномерного земного вращения.

Самый простой образ соединенной с вращением органической жизни - прилив.
Из движения моря, размеренного совокупления земли с луной, происходит органическое и полиморфное совокупление земли и солнца.
Но первой формой солнечной любви является поднимающееся над жидкой стихией облако.
Эротическое облако становится иногда грозой и падает обратно на землю в виде дождя, в то время как молния вспахивает пласты атмосферы.
Дождь тут же восстает в виде неподвижного растения.

Животная жизнь целиком и полностью является результатом движения морей, и внутри тел жизнь продолжает происходить из солоноватой жидкости.
Море выступило таким образом в роли женского органа, который увлажняется, возбужденный фаллосом.
Море непрерывно онанирует.
Твердые элементы, содержащиеся и перемешиваемые в одушевляемой эротическим движением влаге, брызжут оттуда в форме летучих рыб.

Эрекция и солнце шокируют точно так же, как труп и пещерный мрак.
Растения размеренно тянутся к солнцу; напротив, человеческие существа, хотя они, как и деревья, в противоположность остальным животным фаллоподобны, неизбежно отводят от него глаза.
Человеческие глаза не выдерживают ни солнца, ни совокупления, ни трупа, ни темноты, но реагируют на них по-разному.

Когда мое лицо наливается кровью, оно становится красным и непристойным.
И в то же время своими извращенными рефлексами непроизвольно выдает кровавую эрекцию и ненасытную жажду бесстыдства и преступных излишеств.
Так что я не боюсь утверждать, что мое лицо возмутительно, а страсти мои способен выразить только ИЯЗУВИЙ.
Земной шар покрыт вулканами, которые служат ему анусами.
Хотя шар этот ничего и не ест, он подчас извергает вовне содержимое своих внутренностей.
Это содержимое брызжет с грохотом и падает обратно, стекая по склонам Иязувия, сея повсюду смерть и ужас.

В самом деле, эротические сотрясения земли не плодородны, как движения вод, зато они намного стремительнее.
Земля дрочит подчас с неистовством, и все рушится на ее поверхности.

Иязувий - это тем самым образ эротического движения, взламывающего дух, чтобы дать содержащимся в нем представлениям силу шокирующего извержения.

Те, в ком сосредоточивается сила извержения, по необходимости находятся снизу.
Коммунистические трудящиеся кажутся буржуазии столь же уродливыми и столь же грязными, как и заросшие срамные или же низменные части тела: рано или поздно отсюда проистечет шокирующее извержение, в ходе которого благородные и бесполые головы буржуазии будут отрублены.

Бедствия, революции и вулканы не занимаются любовью со звездами.
Революционные и вулканические эротические сполохи непримиримо противостоят небу.
Как и необузданная любовь, они происходят, саботируя веления плодородия.
Небесному плодородию противостоят земные бедствия, образ земной бескомпромиссной любви, эрекция без исхода и правил, шок и ужас.
Так и вопиет любовь в моем собственном горле: я есмь Иязувий, гнусная пародия знойного, слепящего солнца.
Я желаю, чтобы мне перерезали горло, когда я насилую девицу, которой мог бы сказать: ты - ночь.
Солнце любит исключительно Ночь и устремляет к земле свое светозарное насилие, отвратительный фалл, но оно оказывается неспособным достичь взгляда или ночи, хотя ночные протяжения земли постоянно стремятся к нечистотам солнечного луча.

Солнечное кольцо - solar annulus - это нетронутый анус ее восемнадцатилетнего тела, c которым ничто столь же слепящее не может сравниться, разве что солнце, хотя анус это ночь.


ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕДЕКЛАРАЦИЯ (1937)BLOW UP